Знак Четырёх

                      ***
      восток
      на него снижается водосток
      на него смотрит крест

      восток
      от него убегает солнце
      от него улетают гунны

      восток
      не схватить сачком,
      не пересказать

      только на восток
      хотя флюгер направлен от
      хотя ветер с востока нем
      движутся все пути, а дороги — вспять

      только на восток
      воздухом или вплавь
      хадж или караван
      меч или ятаган
      парабеллум или наган
      по копытам или ногам
      заново или по следам
      скоро ли будем там
      та-дам

      воск тёк
      копоть струилась, клубился дым
      мехи пустели, тёрлись перья о тетиву
      влёк паству епископ
      влёк солдат рок
      пм-ро-рок

      но поднялась пыль
      и ветер смешал
      зов мечей и орал
      торс и кинжал
      голос божий, олово и кимвал
      переход и привал

      но поднялась пыль
      и в этой пыли не всякий знал
      тёрся он или шагал
      тишинил или звал
      запрещал или дал
      защищал или сдал
      жил или умирал

      знал восток, но восток молчал, ибо он нем
      звал восток, но и обещал: так будет со всем

      — 14 дек 2015

«Митя, ведь ты хороший человек, не пиши стихов»
Суворов, князь италийский

«Не надо этого. Я не хочу»
Гамлет, принц датский

      Ожидание тщетно. Только ходьба по кругу
      немногим лучше, поскольку если
      не надет стетоскоп и край не обмётан цифрой
      всё равно не услышишь щелчка и прокрутишь дальше.
      сокращая путь, прохрустевший по снегу затона
      Тезей бросает спасательный круг римскому другу
      в прогрубевшую прорубь, и длинной нитью
      раскручивает барабан, окаймлённый спешно
      степенями десятки

      обратно вращаясь,
      тот прижимает к себе раскалённые гильзы
      их холостой выхлоп почти константен. Триста
      раз я стоял один со щитом в ущелье
      среди прошлых своих теней, устаревших версий
      в ожидании; как оказалось — тщетном. Выбивая
      порох порхал молоток над барабаном остервенело
      текли трубы, таращился, трепетал тенор, гора ли —
      к ней не ведут по валенкам тропы, троп
      ведёт только к попу в лоб. Выбирая
      ждать синего превращенья из круглой шляпки
      в шляпу, порой начинаешь верить, что ожиданье
      тебе позволит из корма сделаться кормчим, однако такой троп
      ведёт обратно в галоп.

      возвращаясь,
      римский друг начинает травить даже верёвку
      как Помпея в фарсальской палатке, его ожиданье не красит
      но горбит нос, вьёт волосы, на скулах таращит пейсы, три
      стана объединяет одна подпруга, поляну из луга
      хотя делает не рука, а лес, но поскольку если
      немногим лучше снимать — с пера ли, с крыши —
      нежели возлагать на вежды венок из лавра,
      перси гречанок и привлечённые ими персы
      снова кружатся в танце, двигаясь циркулярно

      это вращение
      говорит Галилей, затягиваясь в воронку,
      не столько не имеет конца, сколько начала, и только ритм
      способен сохранить Рим.

      7–11 авг 2014

      Q: Reddit, what is your go-to comeback?
      A: I would agree with you, but then we would both be wrong.
         — A more Elegant fuck you...for a more civilized age...
            — Not as clumsy or random as flipping the bird.

      Пытаясь в очередной раз разобраться с композицией, я заметил очень странное сближение двух как будто совершенно не связанных произведений. Они созданы с разрывом в лет 150 и принадлежат к разным формам искусства, но своеобразие их композиции и сходство некоторых сюжетных ходов невозможно не отметить, если только знать, на что смотреть.
      Прошу разделить со мной радость этого литературоведческого открытия.

      Pulp Fiction
      и его несомненный прообраз; полужирным шрифтом указаны названия частей.



      Бэла
      Печорин (Винсент Вега, Траволта) проводит время с диковатой черкешенкой (Мия Уоллес, Ума Турман), чьё восприятие мира заметно отличается от распространённого цивилизованного. Ближе к концу повествования столь же диковатый казбич Лэнс (сыгранный Эриком Штольцем) поражает Бэлу чем-то железным в самое сердце, отчего та приходит в адреналиновый шок и ужас. Печорин и Бэла расстаются в тёплых чувствах; ощущение какой-то незавершённости, неполноты их связи, сильное в середине главы, под конец бесследно рассеивается.

      Максим Максимыч
      Персонаж рассказчика (Сэмьюэль Л. Джексон) и Максим Максимыч (Винсент Вега, Траволта) встречаются с Печориным (Тарантино), который им не очень-то и рад. После не особо длинного разговора и не самого приятного прощания персонаж рассказчика не находит взаимопонимания с Максимом Максимычем, и их пути расходятся.

      Тамань
      Маленький мальчик (очень юный Брюс Уиллис) разговаривает с контрабандистом, много лет транспортировавшим единственным известным ему способом дорогие золотые часы. После того, как контрабандист уходит, мальчик остаётся один и в смешанных чувствах.

      Княжна Мери
      Печорин (Брюс Уиллис) завоёвывает сердце княжны Мери (Фабиан, Мария де Медейрос) и даже бросается ей в ноги. (Дважды; один раз — телевизором.) Параллельно, конфликт Печорина и Грушницкого (Марселлас Уоллес, Винг Реймс) достигает стадии вооружённого столкновения; один из его свидетелей втягивает Грушницкого в предприятие, которое стоит честному дворянину чести. Печорин не испытывает тёплых чувств к Грушницкому, но всё-таки не хочет завязнуть в этой сомнительной грязи и поэтому разрешает ситуацию, устраняя проблему Грушницкого из рассмотрения. Конфликт исчерпывается; Грушницкий сохраняет честное имя, а Печорин — жизнь, и с тем вскоре покидает город.

      Фаталист
      Печорин (Джулс, Сэмьюэль Л. Джексон) и Вулич (Винсент Вега, Траволта) живо обсуждают предопределение после того, как пуля каким-то чудом минует Вулича. Печорин демонстрирует ничуть не меньшее презрение к опасности, и другая пуля чудом минует и его, но после этого случая склонен поверить в предопределение и сделаться фаталистом. Поразительная отвага и хладнокровие Печорина позволяют ему дипломатическим образом разрешить опасную ситуацию с вооружённым казаком (Ринго «Pumpkin», Тим Рот) и его старухой (Иоланда «Honey Bunny», Аманда Пламмер).
      Вскоре после описанных событий Печорин выходит в отставку и уезжает путешествовать в Персию, а Вулич оказывается довольно глупым образом убитым каким-то произвольным казаком (Брюс Уиллис).


      Действительно, может показаться немного странным, что со сменой частей меняются и соответствия персонажей. Здесь, однако, следует отметить, что синематограф лишён возможности оставлять ремарки от имени рассказчика или буквально перенести окраску, которую придаёт журналу Печорина факт авторства Печорина. Смена перспектив, в которых персонажи предстают перед читателем, продемонстрирована режиссёром в другом качестве: мы видим Печорина разным в книге, ну что ж, — мы также видем Печорина разным в фильме.


      Вот как-то так. Скучно на этом свете, господа!

      Последний позвонок.

      На последней линии пешка превращается в тыкву.

    "Рекрустумеризация".