Знак Четырёх

      Александр Пятигорский, Олег Алексеев
      «Размышляя о политике»

      Осилил наконец-то подаренную на Новый год милостивыми господами, чьи имена известны, новую/последнюю книгу Пятигорского. По заверениям — даже последнюю в Москве. Отличная вещь, о чём и прилагается путанная рецензия.

      Начну её с двух цитат, которые во многом исчерпают необходимость давать какие бы то ни было пояснения.

            «Книга, которая лежит перед вами, — это приглашение к размышлению. [...] Мы надеемся, что, размышляя вместе с нами о политической философии, вам удастся лучше понять и ваше собственное политическое мышление. А затем — вырваться из пределов привычного политического мышления и подвергнуть серьёзному анализу основные понятия вашей собственной рефлексии о политике».

      Но как же так, — ответит внимательный читатель — с чего бы мне заниматься политической рефлексией, — я лучше "Короля Ричарда III" перечитаю. И он, быть может, окажется прав. Но в начале XXI века (как точка во времени, а не как "в отличие от моего впечатления тридцать пять лет назад") распространено очень отчётливое ощущение, что некий значительный системный кризис назрел в науках, искусствах, мышлениях, рефлексиях и восприятиях, и, хотя от разрешения этого кризиса зависит всеобщее выживание всех хотя бы как индивидов с латентной склонностью к мышлению, — если уж не как биологического вида, — разрешать этот кризис никто не умеет и как научиться не знает. Часто его, кризис, редуцируют к разным локальным бесам ("терроризм", "новый старый советский союз", "тоталитаризм", "падение нравов" и пр.), но распространённость проблемы наводит на мысль о её всё-таки системном и общем происхождении. Александр Пятигорский и Олег Алексеев подразумевают, что этот кризис имеет какое-то отношение к "системе" (не цитата) политического мышления, просуществовавшей от начала Просвещения до конца XX века.

      «Одним из стимулов к написанию этой книги стало наше эмпирическое субъективное ощущение, что период развития политического мышления закончился в конце XX века. Его основные политические категории — абсолютная власть, абсолютное государство, абсолютная революция и абсолютная война — исчерпали себя уже на рубеже 50-х годов XX века.
      Мы живём в другом политическом времени, потому что понимаем: не политическая рефлексия определяется временем политики, а время политики определяется политической рефлексией. Сейчас мы входим в новую фазу политической рефлексии, которая отмечена иным пониманием времени. [...] Мы больше не можем верить в «историю» как самореализацию некоей высшей инстанции мышления или сверхмышления [...] и начинаем понимать, что сами делаем своё время. Как о нём мыслим — такое время и получается»¹.

      Трудность заключается в том, что понять книгу после первого прочтения у меня не получилось даже отчасти. К концу еле-еле более-менее прояснились некоторые слова. На фоне некоей произвольной проблематики такое непонимание было бы чрезвычайно приятным: очередная загадка, разгадать которую возможно и интересно. На фоне действительности оно раздражает: не понятые её характеристики, описывать которые лучше всего получается у господ авторов, по-видимому, влияют и ещё повлияют на строение мира, а как — нет идей. Эта книга — не обманули — приглашение к размышлению. Пятигорский, по всей видимости, додумал мысль, которая занимала его во время презентации в 2007-м и вокруг (не знаю, сколько времени) — книга производит впечатление завершённости. Она завершает описание четырёх "абсолютных" из двадцатого века, формулирует некий начальный подход к феноменологическому (в рамках политической философии) исследованию терроризма и предлагает три возможных пути для перехода современной политической рефлексии ("психополитика", "хронополитика", "биополитика"), ни в коем случае не имея в виду, что возможны они или, не дай Бог, только они. Мы не умеем предсказывать не только будущее, но и будущее мышление; как следствие — нет никакой гарантии, что наши предположения о будущем развитии чего бы то ни было, в том числе политической рефлексии, окажутся верными или адекватными. Однако для того, чтобы перейти на новый уровень, нужно сначала подняться над старым и отрефлексировать его хотя бы частично — и именно такому рефлексированию посвящена книга.
      Её тон и стиль, — не знаю уж, насколько замечание справедливо, — выглядят так, будто исследование Пятигорского, к которому он двигался столько времени, завершено и записано. Оно даёт много тем для будущих исследований, открывает внушительное пространство для самостоятельного осмысления, но нынешний его рассказ на этом окончен.

---

¹ Цитаты приведены по стр. 8—9 единственного известного мне издания. [А. Пятигорский, О. Алексеев "Размышляя о политике. — М.: Новое издательство, 2008. — 190 с.]

      Удивительно точно сформулированное наблюдение у Пятигорского: «Сознание либо есть, либо его нет, в отличие от противопоставленных сознанию несознательных объектов, обладающих качествами, которые могут им быть присущи в большей или меньшей степени».
      Из моего детства пришла рассказанная программистами легенда, что идея построения первых компьютеров разработана была на представлении о механизме работы человеческого мозга: есть сигнал — единица, нет — ноль. Это и есть живая "бинарная" (термин не уверен, что общепринятый) логика, всеми любимая в формальной логике и где только не. Со временем, однако, представления о бинарности работы мозга (я говорю всё ещё о том, каким это было вынесено из услышанных в детстве рассказов) сменились знанием о нейронах и нечёткой логике, где принадлежность элемента множеству характеризуется числом с отрезка [0..1], а не из множества {0,1}. Искусственные нейронные сети, нашедшие, разумеется, многия применения, строятся именно на таком принципе.
      Как кажется, внятный философский ответ Джеку-с-бритвой-Оккама должен звучать именно таким образом: мы не можем провести редукцию бинарной логики уже потому, что факт наличия сознания [например, в объекте наблюдения] по своей природе сугубо бинарен, тогда как наличие или отсутствие у него многих других свойств может быть приписано логике нечёткой. (Школьный преподаватель биологии Андрей Андреевич как-то отметил, что одно из лучших определений живого, какое у него есть, звучит так: "Живое — всё, что изучают биологи". Точная формулировка не дошла, но дух её ясен, и вот свойство "объект категории А изучают биологи" совершенно не бинарно.)

---

 
Слева рибосома, справа — привидение с моторчиком.