Знак Четырёх

      «Картезианские размышления» для чайников.
      Часть 1: Перед шагом к основаниям¹

      В прошлый раз мы остановились на том, что создание науки о слоне (далее — философия) хорошо бы начать с самого начала, которого у нас пока нет. Цель, — напомню, — построение универсальной науки (философии), которая послужит фундаментальным обоснованием и скрепляющим материалом для остальных наук, предоставив нам достаточно хорошую и общую языковую модель мира, уточнениями которой и явятся известные нам сейчас науки.
      Введём в качестве первого и пока единственного рабочего принципа принцип сомнения. Идеальная наука — это такая, которая нигде не обманывает и про которую известно, что она к тому же не может обманывать вообще. То есть любое возможное сомнение в этой науке или любой из её частей должно быть полностью исключено, даже если оно с трудом мыслимо и высказывает странные идеи. Поэтому каждый шаг и каждое понятие могут быть приняты нами только после того, как мы исключим все возможные сомнения в них. Декарт предлагал начинать с того же, и мы на первых порах станем следовать намеченному им курсу. На первых порах делать это предстоит достаточно формально, что никогда не было особенно приятным, но гарантировать отсутствие каких бы то ни было сомнений мы можем только таким образом, поэтому запасёмся терпением и всё же двинемся.


На небе только и говорят, что о трансцендентальной феноменологии. Инфа 100%
      Прежде, однако, чем начать разбрасываться камнями для фундамента, хотелось бы составить несколько более ясное представление о той финальной идее, направления на которую мы собирались придерживаться. То есть, выяснить, на что направлена и как устроена универсальная наука, по возможности ни на что не полагаясь. Это как прежде чем приступать к громоздким вычислениям, неплохо бы сесть и подумать, а что примерно должно в них получиться.
      ( А именно )

      Ссылки на остальные части:
      1. «Картезианские размышления» для чайников. Введение
      2. «Картезианские размышления» для чайников. Часть 1: Перед шагом к основаниям <— you are here

---

¹ Размышление I: Путь к трансцендентальному ego. §4 книги Гуссерля: «Раскрытие финального смысла науки посредством погружения (einleben) в нее как в ноэматический феномен»

      Один из членов ассоциации "The Future of Freedom Foundation", некто Sheldon Richman, написал в январе 2002 года трогательную исполненную искренного беспокойства статью "Protecting Our Way of Life?" понятно о чём. О том, что более пяти сотен нерезидентов находятся в заключении incommunicado, видят своих адвокатов только на допросах или не видят их вообще, а в это время все школьники Штатов изучают habeas corpus act, где указано прямо обратное. О том, что [много всего]. Наконец, о том, что под предлогом защиты "our way of life" американское правительство забивает последние гвозди в ладони Конституции, а все верят.
      И здесь возникает вопрос, ради которого я и раскопал гуглом несчастную статью: а кто это — все? Положим, с учётом той же самой статьи для Штатов ответ вполне очевиден и включает сами Штаты. Мнение подтверждается обороненными несколько раз американским игроком в "Дипломатию" Эди Бирсаном наблюдениями за американцами: «В Европе, — говорил он, всухую обыгрывая нас на московcком турнире, — все со всех сторон окружены другими странами, поэтому у всех [европейцев] позиция "давайте общаться", а Штаты от всего отдельно, поэтому у них [американцев] позиция "оставьте нас в покое и не трогайте"».

    
'Diplomacy: Everyone listens to a man with an axe. But you might have to swing it around a bit, first.'
      Но здесь затруднение вполне ощутимо. Кем именно мыслятся эти "мы" в оборотах "наша страна", "наша свобода [слова]", "наши права", всякие "наше достоинство как"? Кажется достаточно вероятным, что разделение на "нас" и "не нас" по любому признаку из большого набора будет разбивать население планетки на классы эквивалентности примерно одинаково.
      Переформулировка: введём отношение "А эквивалентно Б, если А относит Б к "мы", когда касается (не обязательно сознательно) разделения людей на большие группы". Оно очевидно рефлексивно (т.е. А эквивалентно А), предположительно (я убеждён; выполняется почти всегда) симметрично (т.е. если А эквивалентно Б, то Б эквивалентно A) и, так как речь о вполне пространственных вещах, транзитивно (т.е. если А эквивалентно Б и Б эквивалентно Ъ, то А эквивалентно Ъ)¹. Пока назовём это отношение отношением общности. Примеры нескольких таких (слабых) отношений можно привести не затрудняясь: "мы, носители русского языка", "мы, великие писатели", "мы, гуси". В каждом случае выделение довольно неестественно в том смысле, что ощущается как умозрительное, но не как, гм, интуитивное. То есть для того, чтобы воспользоваться подобным отношением, нужно специально о нём думать, и вряд ли возможно употребить его бессознательно, рассуждая о вещах несвязанных.


Мы, жители Gotham City
      Над такими слабыми отношениями есть сильное или несколько сильных (чем больше людей в каждой группе и чем меньше самих групп, тем сильнее отношение), — ограничить которое и хотелось бы, — и лучше всего оно различимо в политической рефлексии. "Мы за это не голосовали" (о распаде СССР). "Нас больше не уважают в Европе" (о России после распада СССР). "Из-за Путина мы выглядим как идиоты" (о какой-то там конференции в германиях). В то же время — мы должны противостоять терроризму. Западноевропейцы имеют в виду "мы, западноевропейцы с американцами", американцы имеют в виду "мы, Штаты", россияне имеют в виду "мы, россияне, — чеченскому". Это — отношение политической общности. Массовое в смысле Пятигорского представление о стаде "своих", индуцируемое массово же принятой шкалой с достаточно резкими переходами, как, например, "с той стороны от Тель-Авива или с этой" — о терроризме.
      Предложенный пример должен был проиллюстрировать, что всякое неявное отношение общности (т.е. такое, признак разделения для которого мы не можем сформулировать ясно), [в-нулевых, существует,] во-первых, затрагивает достаточно большие группы, во-вторых, проявляет себя как полусознательное в какой-нибудь рефлексии и может быть изучено через отслеживание его применений в её рамках. Анализ словоупотребления, выделение характерных феноменов, попытка установления общей закономерности, профит.

      Часто, говоря "мы, гениальные писатели", я осознаю, что по какой-то причине всякие гениальные и уже прославившиеся писатели в мой класс при этом отношении общности не входят; более того, в него также не входит куча народу, который, например, пишет не на русском. То есть как будто я беру множество [всех людей], выбираю оттуда по принципу [А подходит, если А является гениальным писателем], а потом вручную находятся гениальные писатели, в результирующий набор не вошедшие. Где обман? Обман в том, что, apparently, берётся не множество всех людей, а [под видом множества всех людей] какая-то более локальная группа. Какая?


      Наконец, утверждается, что эта группа, более локальная, чем "все", но менее локальная, чем классы эквивалентности при любом явном отношении общности, с точностью до небольших изменений состава единственна для всех явных отношений общности. Если придётся, я стану называть её [чьим-то] классом эквивалентности при универсальном отношении общности. [Очевидно, неявное] отношение это выбирается так, чтобы разбивать всех людей на соответствующие классы.

      Выпишем сухой остаток от построения модели. Когда кто-нибудь говорит "мы, [кто-то, обладающие свойством]", он имеет в виду выборку по свойству не из всех людей, а из какой-то определённой (но непонятной) группы. Эта группа меньше всего человечества и больше того набора, который он получает. Человечество с небольшими погрешностями разбивается на такие группы. Поскольку отношение нахождения с кем-нибудь в одном "мы, [кто-то, обладающие свойством]" есть отношение эквивалентности, вполне вероятно, что отношение "находиться с кем-нибудь в такой группе" также есть отношение эквивалентности. Отношение эквивалентности, разбивающее человечество на такие группы, мы [а кто именно?] пока не можем назвать явно, и поэтому будем называть универсальным отношением общности.
      Некоторые размышления по поводу пространственной структуры универсального отношения общности — в следующем посте.

---

¹  Честно — из тех же соображений, что и симметричность. То есть из некоторых принципов восприятия, которые приняты за чаще всего верные.

      В "Макбете" три ведьмы и Геката — типичные мистические силы второго типа по этой классификации. На всякий случай повторю её чуть более ясно и отдельно от [другого] словесного мусора.
      Мистическое воздействие — это понятно что. Такое воздействие на что-нибудь, какое простой смертный оказывать не умеет. Положительный пример: ножны Экскалибура оказывают на носителя нечто вроде мистического воздействия. Отрицательный пример: авторитет короля Артура на пике славы оказывает на саксов воздействие вполне обычное.
      Под мистической силой в рамках литературного произведения имеется в виду субъект мистического воздействия, причастность которого к возедйствию из текста следует. Положительный пример: мы знаем, что Мерлин наложил сонное заклятье на Пелинора, чтобы тот не зарубил короля Артура. Текст тоже знает. Отрицательный пример: хемулиха мы, фанатичные последователи религии Панари, знаем, что все сюжетные линии артуровских хроник продиктованы единой волей соответствующего религии Панари бога. Текст не знает.


Король Артур и рыцари Круглого стола, Эдуард Берн-Джонс, 1898
      Мистические силы в "Смерти Артура" Мэлори (и, предположительно, где угодно) можно разделить на следующие три типа по духу "характера" и "территориальности" типичных для них мистических воздействий.
      Первый тип: территория — всё пространство и время (всё находится в зоне влияния, попасть внутрь или выйти наружу невозможно), воздействия глобальны (формирование событий, задающих тон большому участку времени и повествования). Пример силы: Бог.
      Второй тип: территория относительно случайна (невозможно гарантировать попадание или непопадание в зону влияния), цель воздействия — один персонаж, характер может варьироваться. Пример силы: Мерлин, Моргана. Поскольку территория случайна, покинуть её тоже можно случайно, а можно и нет. Обычно это выглядит так, что у силы второго типа есть какое-нибудь конкретное дело ("обеспечить воцарение Артура") и она занимается её воплощением. В этом смысле Воланд со свитой — самая заурядная сила второго типа. (Странно, получается, что территория, на которой разворачивается деятельность силы второго типа, сама временно превращается в силу третьего типа.)
      Третий тип: территория локальна (конкретный участок пространства вряд ли более замка с территорией, т.е. максимальной единицы локального пространства, которой оно мыслилось), воздействие конкретно, вход-выход зависит исключительно от персонажа. Пришёл в проклятый замок — сам виноват, крутись. Победишь чары — получишь принцессу и царство, а сила третьего типа исчезнет или превратится в твоего помощника. (Важно: при этом она перестанет быть мистической вообще. Тролльд, побеждённый сэром Оуэном, если мне не имзеняет память, немедленно растерял колдунские способности и стал обычным оруженосцем.)
      
      Макбет и Банко попадают на "территорию" силы второго типа случайно (независимо от собственной воли) и имеют разного рода затруднения.
      

Мерлин, Gustave Doré, XIX век
      Существенно, что мистическая сила является в первую очередь мистической силой, т.е. упоминается только в связи с соответствующего рода воздействиями и не мыслится без них. (Воланда это тоже касается.) В литературе "более поздней" (возможно, существует какая-то градуировка по эволюции конкретных понятий: никто не мешает современному Гришковцу дословно переписать трагедию древнего грека, и это будет современная литература в историографическом смысле, но античная — в этом [каком-то; нужен термин; он есть?]) мистическое постепенно сходит на нет, а мистические воздействия часто приписываются вполне рядовым персонажам изредка. У Шекспира не было ничего, разумеется, про "очарование момента" ("структура момента" по Воннегуту; "атмосфера момента" по современным романтикам — я не знаю, как в этом словосочетании расставлять необходимые кавычки), то есть время различалось только глобально (эпоха, правление, для большого числа людей одновременно). Сентименталисты (может быть, и раньше, здесь нужна рекомендация литературоведа, а я дилетант) ввели локальное время и локальные же его искажения, что деформировало представления о мистических силах и воздействиях. [Предполагаю, что романтическое двоемирие не считается продвижением по упомянутой шкале "смысла в [каком-то; нужен термин]": есть один мир, современность, есть другой мир, высокомистический, почти как у Мэлори, ни о каком "общем" мире их совместного существования говорить нельзя.] Так, — прошу прощения за резкий переход, но хочется проследить некую общую тенденцию в рефлексировании мистических (сверхъестественных) сил культурой, а литература утеряла свойство "быть основным пространством для рефлексирования" — американские супергерои, типа спайдермэна или Watchmen, которые живут среди нас, представляют собой прекрасный пример дискретно мистических сил. Никакого двоемирия, а герой то предстаёт абсолютно мистической силой, то вовсе нет.


Watchman Rorshcach, XXI век
      Очень надеюсь, что в общих чертах ясно. Модель нуждается в некоторых расширении, дополнении и улучшении; все они будут проведены при случае.

      По всей вероятности, не видеть сквозь стены — это тоже всего лишь своего рода общественный договор. Просто настолько давний, что, как и деньги, он уже даже как общественный договор не мыслится: теперь это одно из базовых свойств мира. В самом деле: ну как было бы неудобно в разных бытовых смыслах, если бы все видели сквозь стены. Число привлекательных применений такого эффекта гораздо меньше числа возможных непривлекательных ситуаций, с ним связанных. Поэтому однажды могли решить от подобного видения отказаться.
      В таком свете антиутопичность романа «Мы» предстаёт в гораздо более остро категориальном смысле: как в некоторых утопиях отказывались от общественного договора — денег, «Мы» частью демонстрирует отрицание общественный договор о не-видении сквозь стены, а даже (в ситуациях с шторками) демонстрирует его существование и собственную о том существовании осведомлённость. За что мы книжку и любим.

      Широкий призыв "давайте делать вид, что думаем о бытовых аспектах генезиса человечества феноменологически" может повлечь, например, также и следующее рассуждение: отказ от способности летать¹ — такая же бессознательно принятая конвенция, имеющая целью редуцировать рефлексию и отдельных индивидов, и популяции как их суммы² для упрощения понимания сущности пространства. Если свобода передвижения есть, но небольшая, становится резко менее всё равно, как вселенная устроена "на местах", а ещё заметно падает количество информации для анализа, что, в свою очередь, существенно упрощает исходную задачу.
      Скоро за расширением представлений о Вселенной следует рост числа средств передвижения и максимальной достижимой скорости, но индивидуальный полёт по методу "Lesser Change of Position at will бесплатно без регистрации" остаётся и уже останется недоступным из-за того, что стоимость категориального перехода, переводящего его в категорию допустимых действий, за 100500 лет возросла непристойно.
      [Между прочим, "1984" приводит пример предельного упрощения представлений о мире, обратно к каменному веку, и полного отказа от мышления, в котором и только в котором становится возможным "летать я не умею, но если Партия захочет, чтобы я взлетел, все, кто меня наблюдает, включая меня, увидят, как я взлечу". У антиутопистов превосходная феноменологическая интуиция; иначе, видимо, не получается.]

      Составление модели мира по методу zmeisss "редуцируем делением, что пропало, то само виновато" широко пользуется мифом, что целое есть сумма частей и не более того. Как будто не имея ничего против, всё-таки смею заметить, что от такого выпендрёжа ещё во второй "Дьябле" отучали довольно быстро, и было это аж в прошлом тысячелетии.
      А каким мифом негласно пользуюсь я? Шалом.

---

¹ ...которая есть у всякого, благо мир есть сборище всяких и ими определяется.
² Можно объявлять объект "рефлексия (группы)", а можно не определять. В любом случае для множества, содержащего этот самый объект, утверждение как будто верно.